Блог
интервью полезное

Разговор с Игорем Соломоновичем Рубановым

О жизни, о подвигах, о математике
Мысль о том, как оформить рассказ Игоря Соломоновича Рубанова, как его подать читателю, какие вставить ремарки, как изменить - мучила меня недолго. Ответ показался очевидным: никак. Зачем? Читаю строки, слышу голос, а в воображении возникает история — многосерийная, мощная, насыщенная. Так и хочется сказать: «ого!». Представляю её вам — такую как есть, без купюр…
Игорь Соломонович Рубанов — кандидат физико-математических наук, заслуженный учитель Российской Федерации,

основатель:

Кировского областного государственного автономного образовательного учреждения дополнительного образования «Центр дополнительного образования одаренных школьников»,

Кировской Летней многопредметной школы,

Уральского Турнира Юных Математиков,

Кубка памяти Андрея Николаевича Колмогорова

Олимпиады имени Леонарда Эйлера,

Конкурса «Русский медвежонок»
Я сюда приехал 14 ноября 1981 года просто потому, что в те времена, которые сейчас кажутся легкими и замечательными, я не смог найти себе работу в Ленинграде, где закончил университет с красным дипломом. При распределении я был вторым — со средним баллом 4,98. Несмотря на это мне работы в Ленинграде не нашлось. Большое спасибо сотрудникам ФТИ им. А. Ф. Иоффе, которые сказали: вы с вашей национальностью можете не искать работу в Ленинграде. Я им был очень благодарен, потому что они мне сэкономили массу времени и сил.
Я отработал год в Ленстатуправлении, программировал. Может, так и остался бы программистом, мне это уже нравилось, но там был пакетный режим: три часа на машинную отладку в неделю тебе дают, а остальное время отлаживай на бумаге, то есть ищи ошибки в тексте программы. Работа неприятная, непроизводительная, но и всего рабочего времени далеко не занимающая. Но своими делами, например, математикой заниматься тоже было нельзя. Ну, это было печаль — сидеть и ничего не делать, и как-то я пришел в партком и сказал, что, дескать, Маркс писал, что в будущем, при коммунизме, самой главной ценностью будет свободное время. Давайте осуществим будущее прямо сейчас: я вам работу, а вы мне свободное время? Партком не согласился, сказав, что коммунизм еще не наступил. Поэтому они со мной расплачиваться свободным временем не могут, но сидеть и ничего не делать можно. В те времена сложно было делать что ты сам хочешь, помучившись там год, я ушел.
Конечно, в часы вынужденного безделья пытался что-то делать. Так, под видом программирования написал правила игры в «Монополию» на печатный лист. «Монополия» была своя, по воспоминаниям Андрея Яценко, моего друга, который что-то видел такое, мы придумали свою «Монополию», и оказалось, что она гораздо интереснее оригинала.
Но параллельно вел кружок, из которого потом три ученика поехали на Международную математическую олимпиаду, а в Юношеской математической школе, системе кружков на матмехе ЛГУ, я вел кружки с 1972 года. Вот когда дети окончили 7 класс, руководители трех сильнейших кружков ЮМШ дали 12 рекомендаций своим лучшим ученикам в 45-й интернат при ЛГУ. Там я взял составленный из них объединенный кружок, и этот кружок помог мне выжить: иначе я бы сошел с ума, не могу сидеть и ничего не делать.
Кружок проходил два раза в неделю в тогдашнем здании интерната на улице Савушкина, 61, он меня спасал. И вот я туда ездил и потом обратно шел пешком через парк Лесотехнической академии на станцию Кушелевку, чтобы сесть на свою электричку до станции Рахья. Иногда под настроение шел дальше — до станции Пискаревка, если совсем было настроение — шел до Ржевки, это еще дальше. И вот эта ходьба через парк и кружок меня спасли от срыва.
Через год я оттуда ушел и уехал в Петрозаводск, там друг отца был ректором пединститута и по блату меня туда устроили. После первого нашего разговора с завкафедрой Львом Арнольдовичем Эпштейном он сказал: «Побольше бы таких блатников». У меня был красный диплом, опыт работы в кружках и ученики-международники.
Потом я отработал там три года, но у меня был шеф в Московском университете, занимался теорией шейпов, рассказывал ему свои результаты и в конце неожиданно вырвалось: можно вы будете моим научным руководителем? И он сказал: «Ладно».

Три года я работал в Петрозаводске почасовиком, вел занятия по геометрии на матфаке и читал лекции на факультете начальных классов. Пытался поступить в аспирантуру МГУ, но у меня по формальным причинам, не взяли документы в целевую аспирантуру, я хотел поступать на общих основаниях и дошел до ректора, тогда им был Рэм Хохлов, и он наложил визу «разрешить», но погиб в горах через несколько дней, с новым ректором как-то так не сложилось.

Уехав назад в Петрозаводск, сдал там кандидатским минимум по философии и иностранному языку и через год поступил в МГПИ, три года отучился и работал в кружках в Москве, окончил аспирантуру.
За год до окончания аспирантуры Эпштейн предложил мне после защиты диссертации сменить его на посту заведующего кафедрой геометрии, но я тогда совершенно не желал ничем заведовать, а потом до меня дошли слухи, что ректор тоже хочет дать мне кафедру. Но не эту. Есть у меня байка по этому поводу, прочту.

Байка: как я попал в Киров

Журналистка, бравшая у меня интервью, спросила: как вы попали в Киров? Я честно ответил — по пьяни.

После года работы программистом в Ленстатуправлении я уехал преподавать в Карельский пединститут и через три года был направлен в целевую аспирантуру на кафедру геометрии Московского пединститута. А за полгода до окончания узнал, что в КГПИ меня хотят определить не на кафедру геометрии, а на кафедру педагогики и методики начального обучения с совершенно мне тогда ненужным пряником в виде заведывания оной. Комиссия приезжала и указала им, что на этой кафедре мало остепененных. Возвращаться на таких условиях не хотелось.

И как-то, употребив немало водочки, я в тоске пожаловался на это доброму вятскому человеку, моему однокурснику по аспирантуре Гене Кликовкину.

 — Не горюй, сказал Гена, — поехали к нам в Вятку.
Мысль оказалась удачной и вот с 1981 года я стал жителем Кирова — бывшей Вятки. Освоившись, занялся привычной работой с одаренными детьми, я добился в ней некоторых успехов, послуживших, в частности, поводом для упомянутого интервью.

«Я спросила у Рубанова, почему он выбрал Киров», — написала журналистка в газете.
«Ну как же — я много слышал о замечательной одаренности кировских школьников и мне очень хотелось с ними поработать», — ответил он мне.
Это вот к вопросу о журналистах и почему я так насторожено отношусь ко всяким интервью.
История моего перевода была такая, что на распределение пришла дама из аспирантуры Министерства и в конце спросила, есть ли жалобы. Я сказал, что есть, изложил суть дела. Ну, хорошо, говорит дама, напишите заявление на имя зав. отделом аспирантуры Минпроса. Написал, получил резолюцию «Поддерживаю». Потом мне надо было съездить в Петрозаводск и получить согласие ректора. И вот я приехал, а ректор не хотел, много чего он говорил, но, если кратко, «не будет тебе счастья». Мне даже в общежитии переночевать не дали — ночевал в комнате отдыха для транзитных пассажиров на вокзале. Но дать согласие после резолюции министерства он был вынужден. Как говорили в Одессе: «Если пристав говорит „садитесь“, то как-то неудобно стоять».
Когда я через несколько лет приехал в Петрозаводск и увидел этого ректора Бритвихина, подошел к нему, сказав лишь: «квартира, кафедра, двое детей», и ушел.
Думаю, мне повезло с Кировом, работа с одаренными детьми здесь была в тот момент в развале, в 1960-е — в первой половине 70-х тут работа велась, Нагибин был, автор «Математический шкатулки», другие сотрудники — Канин Евгений Степанович… были люди. Но к началу 80-х все сдулось. Ситуация была как со стволовыми клетками: их развитие можно посильным воздействием направить по любому желаемому пути. А мне было жизненно важно иметь в Кирове ту среду работы с одаренными, вне которой я к тому времени уже не мог нормально жить. Среды здесь не было. Значит, надо было ее вырастить.
А я привык жить в этой среде, в работе с детьми, как-то так получилось, когда я поступил в университет — а поступал я тоже с приключениями: сдал на двойку математику, когда поступал первый раз на дневное. Слава богу, у меня был год в запасе перед армией, я с шести лет пошел в школу.

Почему на двойку? Переволновался. Совершенно честно — никто не подсиживал, а я решил одну задачу из 5. Бывает — один раз было. Обычно я, наоборот, на экзамене собираюсь, забываю про всякие волнения.
И тогда я собрался и поступил на вечернее. В моей трудовой книжке есть запись «рабочий», потому что я работал в Ленинградском дворце пионеров, где работал и отец, разнорабочим в хозяйственном отделе. У меня в биографии есть чудесный факт: целую зиму скалывал лед у Аничкова моста на набережной Фонтанки. Там есть выход на Фонтанку из Аничкова дворца, и вот от этого выхода и до самого моста одно из моих поручений было скалывать лед ломиком, до сих пор руки помнят, как это делается. И навыки грузчика у меня имеются.
Я отучился год, сдал на пятерки все экзамены. Там тоже были приключения, потому что историю КПСС я поначалу все-таки благополучно сдал на двойку. Потом отец пошел к завкафедрой (он у меня был краевед, исследователь, историк, закончил истфак того же университета) бывшему партизану Шевердалкину, которого знал, пришли к нему домой, он позадавал вопросы и поставил пятерку.

Ну и потом возник вопрос о переводе на дневное, иначе меня бы забрали в армию. Перевели меня на дневное без потери курса, а на третьем курсе уже был академсектором группы, вполне вписался.
Уже после всех этих приключений я оказался в городе Кирове.
1973 год
Ну, а когда поступил на матмех, а мне еще в школе нравилось рассказывать двоечникам какие-то вещи, заниматься с ними, и там я на втором курсе стал работать, проверять на ВЗМШ работы, на третьем курсе взял в тогдашней ЮМШ кружок школьников, а на пятом в соавторстве с двумя однокурсниками издал сборник задач, долгое время использовавшийся преподавателями кружков на матмехе ЛГУ под неофициальным названием «Задачник ЮМШ». Первые два раздела: «Алгебра» и «Геометрия» — были в нем достаточно обычными, а вот третий, «Избранные методы», да, там впервые появилась на русском языке глава про принцип Дирихле, впервые про проверку на четность. Это была первая такая подборка, составленная на русском. Потом уже нашел в одной из книг Мартина Гарднера тему «Проверку на четность», но тогда еще не знал о ее существовании, все задачи собирал сам. Кристаллизовывалась подборка небыстро. Бывают вещи, которые кажутся очевидными, когда они сделаны, а вот пока они не сделаны — не поймешь.
Ну и потом, после второго курса, съездил в стройотряд, а после третьего меня в него не взяли, как-то я там не показался. Но Витя Соколов, мой бригадир в стройотряде — мы сейчас дружим семьями, они в Сыктывкаре живут — сказал: в стройотряд мы тебя взять не можем, но тут есть какая-то летняя школа — ты попробуй туда, ты же это любишь.

Я попробовал. И вот это определило мою судьбу.
Не было бы счастья, да несчастье помогло. У меня в жизни так бывало много раз, я в бога не верю, но, мне кажется, он меня хранит. Потому что даже неприятности потом оборачиваются светлыми сторонами.
Это была ЛМШ — летняя школа Ленинградской области — 26-дневный математический лагерь для ребят из области. Кировская ЛМШ во многом продолжает традиции ленинградской, поскольку та школа, по сути, сделала из меня человека, это было место, где я почувствовал себя уверенным, в своей тарелке. Это была моя работа, у меня все получалось, я с подъемом, без страха и волнения приходил к детям, понимая, что у меня все получится. Чувство такое было.
Жить в столицах? В Москве точно не хотел, потому что там слишком много суеты для меня. В Ленинграде… ну, конечно, хотел вначале, потому что я тут жил и почему бы тут не остаться жить. Но задним числом сейчас понимаю, что меня в Киров действительно провидение привело, потому что в Ленинграде я бы не сумел сделать того, что сделал здесь. Там уже все было организовано, а здесь было чистое место, идеальная среда для всяких экспериментов.

Так вот, когда я сюда приехал, понял, что мне нужно создать среду, в которой буду жить. Ну, я нескромный человек, мог процитировать, кажется, Лао Цзы: когда у одного человека спросили, как он может жить в такой глуши, он ответил: ну, если здесь появился благородный человек, то какая же это глушь?

У меня был план, когда сюда приехал. Потому что я поработал в Ленинграде, в Петрозаводске и в Москве и примерно понимал, что надо сделать, чтобы тут возникла среда. Что для этого надо?
Нужны дети и нужны преподаватели
Дети — вот они, но для них нужно как-то добраться. Нужны талантливые? Но талантливые дети есть везде, они распределены примерно одинаково во всех местностях, надо их проявить, надо, чтобы с ними работали, тогда они внешне проявятся.

Где взять преподавателей? Но я работал в вузе и тут куча потенциальных преподавателей. Мои студенты — это были 1980-е, тогда не весь народ уезжал в Москву и было много приличных студентов. В 90-е мы даже организовали на несколько лет на тогдашнем матфаке ВГГУ специализацию «учитель математического класса».

Как добраться до детей? С помощью соревнований. Надо наладить соревнования, и дети там проявятся. И первое, что сделал, — наладил городскую олимпиаду.
Сложно ли? Знаете, у меня был более сложный опыт, расскажу.
1974 год
Я организовал Всесоюзную конференцию по работе со школьниками. Еще когда был студентом. В списке 12-ти моих подвигов, который я как-то в шутку составил, он идет вторым, первый — задачник ЮМШ.

Как? Очень просто. Как-то раз мне попросту пришла в голову мысль, а не организовать ли такую конференцию? К тому времени я уже что-то мог, это был, кажется, конец третьего курса. Я пошел в партком факультета и сказал: вот у меня такая идея есть. Там говорят, да пожалуйста, давайте. Наверное, подумали «какой идиот вообще», как в той байке про матроса и юнгу: боцман послал юнгу и говорит: «Вон якорь видишь? У него лапы слишком большие, они ему мешают, надо спилить, вот возьми ножовку и спиливай». А юнга нашел автогенщика, взял автоген и лапы спилил в один момент. Боцмана на губу, а юнге отпуск.

Вот примерно также случилось с этим парткомом. Буравцев такой там был тогда. Ну что я сделал? У меня была электрическая машинка «Оптима», она брала восемь-девять копий, в отличие от «Эрики», которая берет только четыре копии, как известно. Купил папиросной бумаги, купил копирку и отпечатал 110 экземпляров информационного письма. Потом взял справочник для поступающих в ВУЗы, выбрал оттуда все университеты и часть пединститутов по своему разумению (забавно, что ни Кировский, ни Карельский туда не попали) и разослал им это письмо.

Вот когда стали приходить отклики, тогда партком зачесался, но что им оставалось делать? Они же дали согласие. И они задним числом в Москве оформили разрешение на эту конференцию — и это в советские времена!
И конференция состоялась в феврале 1974 года. 172 делегата, 6 дней, 5 секций:
— Летние школы
— Заочные школы
— Кружки
— Организация работы с одаренными
— Лекторские группы.
Отчет о конференции можно посмотреть тут: http://kvant.mccme.ru/1974/08/konferenciya_po_rabote_so_shko.htm

Два академика, три членкора среди делегатов, на базе матмеха Ленинградского университета. Вышел специальный номер газеты Ленинградского университета, посвященный конференции, наверху написано «Завтра на механико-математическом факультете открывается Всесоюзная конференция по работе со школьниками». Весь номер был заполнен нашими заметками, в составе оргкомитета студенты и аспиранты. Но я был его фактическим руководителем, хотя формально руководителем была Алла Соколова от комитета комсомола.

Тогда вообще не понимал, как человек, которому больше 30 лет, может работать с детьми? И поэтому мы в письме написали, что не менее половины делегации должны быть студенты. Если бы знал, насколько это трудно, то не стал бы, может даже и начинать. Но я ж не знал. Когда все закончилось, прошел по диагонали весь Васильевский остров от Стрелки до нашего общежития на Детской, 50, и спал сутки.
Так, Киров… Теперь возник вопрос откуда брать преподавателей, и я создал кружок по работе с одаренными детьми, который назван был «Клуб Искра». С девизом понятно каким, и пламя-таки разгорелось. И вот студенческий кружок, а старостой была моя нынешняя жена — тоже провидение! Попробуй найти жену, которая твоим соратником станет! Это подарок судьбы.

на фото: Ольга Рубанова
1985 год
Работали мы в этом кружке бесплатно, зарплата у меня какая-то была от работы преподавателем и худо-бедно позволяла прожить, а с 1985 года я кафедрой заведовал.

Почему делал? Для меня это был вопрос жизни: мне тосковать или жить? Я предпочел второе, понятно. Понимаете, дело в том, что для себя сформулировал, что такое управление, — это совершение небольших действий, которые направляют естественно текущие процессы в нужную тебе сторону. Ты делаешь немного — но то, что нужно. А понимать, что нужно — это и есть искусство планирования и управления.

Вот был запрос, мы начали немного раньше других, и отсюда выросла Кировская школа.
Была пустыня — мы сделали школу.
С соратниками мы занимались такими вещами: решение олимпиадных задач, подготовка и проведение олимпиадных соревнований и проверка работ заочной школы, работа в летней школе. И, конечно, кружки для среднего звена, 5−6 классы. В этом кружке выросло некоторое поколение, потом следующее и они сейчас занимаются этими вещами.

А сначала именно этот кружок позволил наладить соревнования. Я что сделал? Листовки с заданиями, а не мелом на доске, анкеты, в которых есть домашний адрес и телефон — а значит выход на детей, брошюра с решениями.

Мне помогал университет. Анкета была как титульный лист, был налажен сбор работ из районов области и сплошная перепроверка. Потом стали проводить Турнир имени Ломоносова, и Киров стал участвовать в Турнире городов одним из первых. Когда еще Коля Константинов был жив, он с удивлением говорил, что у меня есть два списка лучших по двум разным критериям городов в Турнире, и Киров в первой пятерке в обоих.
Студенты нашего университета ездили в районы Кировской области и помогали там проводить олимпиады, вели сбор работ.
Таков был мой план, он осуществлен. Это можно сделать в любой области, в любом городе — дело личности, которая захочет, возьмется и сделает.

Сначала нужны кадры — в том числе в местных «Сириусах». Принудительно это сделать нельзя, оно работать не будет.
Когда появились студенты, которые могут, пришло время для следующего шага — создания Летней школы. Конкурсная вступительная работа в первую Кировскую ЛМШ была разослана всем участникам районных математических олимпиад (адреса-то есть на титульных листах работ!), более 520 работ поступило на проверку и в первом наборе получилось 108 человек.

Как это оформлялось? С 1985 года ежегодно издавался приказ по ОБЛОНО об организации ЛМШ (в статусе оздоровительного лагеря), и выделялись деньги, первые годы школа кочевала: сначала в Нововятске, в других местах. Ведущими преподавателями были мои друзья и ученики из Ленинграда и Москвы, это как в сказке — когда ты путешествуешь, приобретаешь друзей, а потом они тебе помогают бороться с драконом — а кировские студенты им помогали. В 1988 году пришла сильная группа студентов, там был Вася Черных, сейчас доктор наук, и разница между уровнем столичных и кировских преподавателей стерлась, стал единый коллектив. В 1988 году появились первые дети не из Кировской области — это были дети из Белорецка и из Киева, и постепенно Школа стала всероссийской и даже международной — приезжали дети из Казахстана, Украины, русскоговорящие из США, из Эстонии, Литвы. Школа оказалась востребована.

Кировская ЛМШ никогда не рекламировалась в обычном смысле. Лучшей рекламой ей стала молва народная. Знаете, мы не строители, мы садовники. То, что построено, — не очень долговечно, а то, что растет само, за ним ухаживай и все будет хорошо. Все эти вещи росли сами.
В чем основной смысл нашей Летней школы? Она была очень важным звеном в системе работы с одаренными детьми, позволяя и готовить преподавателей для кружков, и работать с учениками. А крупные школы всероссийского масштаба заметно влияют на внеклассную работу в школах, дирижируя как ее содержанием, так, в известной степени, и методикой.

Длительность обучения в школе 26 дней. Систему «4−1» я придумал в 1974 году (4 дня работаем, 1 день отдыха). Что можно сделать за эти дни? Показать архитектуру математики, дать толчок к самостоятельному обучению. На каком материале — важно, но важнее стиль преподавания, построенный на приоритете самостоятельной работы.
1991 год
К тому времени, как стало ясно, что Советскому Союзу жить осталось недолго, у нас система была уже достаточно солидная, в 1989 году у кировчан появились первые дипломы на Всесоюзной олимпиаде, мне тогда даже благодарность объявили по университету — а потом уже не объявляли даже за международников (у семи моих учеников 10 медалей на Международных математических олимпиадах).

Мне тогда стало понятно, что без денег уже ничего не сделаешь, и я написал памятную записку в Правительство области с предложением создать Центр дополнительного образования одарённых школьников.

Был такой Виктор Александрович Мясников, заместитель заведующего ОБЛОНО, он закоренелый бюрократ, но очень умный, и мы с ним договаривались. Ругались смертельно, но договаривались. Сразу на Центр он не согласился, организовали областную заочную математическую школу, проработали год, написали отчет, пришли к Мясникову, а он нам — какая же это заочная школа, тут так много всего? А я ему — ну, мы же вам говорили!

И вот летом 1992-го был организован Центр на базе этой областной школы. В 1992 я уже предлагал создать не Центр, а Комплекс с областным интернатом для одаренных, но, к сожалению, этого не получилось, и история пошла по другому пути. Потому что, если бы был интернат, то он бы тоже стал всероссийским, думаю. Но, увы, не получилось. И создали через год на базе учебного корпуса ликвидированной школы-интерната Кировскую физматшколу. А для сохранения природного равновесия на базе спального комплекса того же интерната создали коррекционную школу.

И вот существует Центр, мы его числим с июня 1991 года, так как он был правопреемником ОЗМШ. Первые несколько лет у директора Центра был стол у меня на кафедре — один стол и все. Потом, лет через восемь, нам дали помещение бывшей фильмотеки, ликвидированной за ненадобностью, а еще через много лет нам дали четырехэтажное здание бывшего техникума, мы его реконструировали и сейчас там работаем.
А дальше пошли другие истории…
1993 год
Уральский турнир юных математиков

Сделали математический турнир для детей. Первый УТЮМ проходил для 6ти команд, а в юбилейном 60-м были допущены уже 114, хотя довольно большое количество еще осталось в резерве.
Турнир получился, развивался и мы его поддерживали. Выезжать в другие города он стал с самого начала, какое-то время очередь стояла из городов.
Последнее время организацией осенних турниров занимается Дмитрий Александрович Коробицын, они взялись, и у них получается. Я не вечен и мне хочется, чтобы мои мероприятия меня пережили.
Планы на организацию УТЮМов? Буду делать так, чтобы было представлено как можно больше регионов, преимущество отдано будет тем регионам, где одна-две команды. Жалею, что не взял Хабаровск в этот раз. Москвы слишком много.
Матбои? Да, это полезно, они обладают важными качествами — коллективная работа, оппонирование. Турниры — вещь не только интересная, но и полезная.
1997 год г. организован первый Кубок памяти Колмогорова — продолжение Уральских турниров для 9−11 классов.

1999 год создана олимпиада «Русский медвежонок»
Я люблю русский язык. Началось еще с Кенгуру. У нас же межрегиональный оргкомитет Кенгуру, еще покойный Николай Христович Розов спросил, не хочу ли участвовать? А тогда еще только начинали в 1996-м, и очень важно было найти региональных представителей; ну, нашел в пятнадцати местах региональных представителей, и у нас появился оргкомитет, потом он нас передал Петербургу, там российский комитет, а дальше мне пришла в голову мысль: а почему только математика? И сделали русский язык и неплохо получилось.

В 1996 году к нам в летнюю школу приехала Елена Владимировна Муравенко, известный лингвист и очень заметный человек в кругах лингвистических соревнований и летних школ, и она собрала методическую комиссию, и получилось удачно, сделали «Медвежонка».

В 2012 году участников было почти 2,9 миллиона.
2008 год появилась Олимпиада им. Леонарда Эйлера
С Олимпиадой Эйлера все было просто. Многие годы на ВСОШ был областной этап для восьмых классов, а в 2008-м был один раз и заключительный этап для восьмых — единственный раз в истории. А потом убрали оба, и мы возмутились — ну как так? Надо же чтоб дети! Ну и я взялся сделать олимпиаду для них — и сделал. Да, она бесплатна абсолютно для всех участников.

Интерес? Интерес тут в том, что это было надо. Кроме того, мне забавно заниматься организацией, как будто ты сидишь за орга́ном, где много клавиатур, — мне очень интересно. Но тут я преемника не нашел. Когда не стало Свердлова в 1919 году, говорят, для его замены была создана коллегия, а тут кто будет коллегию создавать? В Москве проще — там был Константинов и вокруг него люди, которые продолжают дело. Тут сложнее, многие уезжают.

Считаю, что олимпиада Эйлера устроена лучше Всероссийской: многоканальный проход, централизованная перепроверка, команда проверяющих небольшая, человек десять. Задачи составляет методическая комиссия, в ней двадцать человек, из них человек шесть-семь работает активно. Эйлер — это Всерос, каким я хотел бы его видеть.

Я люблю придумывать всякие схемы, которые позволяют что-то интересное организовать…
Скажем, когда началась пандемия, нам надо было переводить муниципальный этап Всероссийской олимпиады на дистант. Месяц думал, придумал работающую схему, и пандемия закончилась, а мы ею до сих пор пользуемся — потому что очень удобно. Все работы МЭ проверяет областное жюри и качество гарантировано.

О честности
Ну давайте посмотрим несколько примеров, вот: в двух работах перекроенные фразы, слова-синонимы, иное построение предложение — а суть одна и это легко просматривается. Одинаковые уравнения с измененными буквами. Последовательность. Тогда дисквалифицируем. Иначе никак.

При несоответствии уровня вступительной работы фактическому уровню автора — отчисляем из ЛМШ. Мне очень нравится название книжки одной американской дамы «Теперь, когда ты наконец заполучил меня, что же мы с тобой будем делать?» Дети, которые списывают, совсем не вдумываются вот во что: чтобы наслаждаться математикой, надо уметь это делать.
Сомнения, конечно, толкуем в пользу ребенка, и могу назначить экспертизу, могу привлечь еще третьего проверяющего, если сомнительная картина, потом вердикт.

Теперь, когда ты наконец заполучил математику, — что же ты с ней будешь делать?
Уровень задач повышается? Да, потому что темы мигрируют вниз по разным причинам. Людям хочется совершенствоваться, они и совершенствуются, забывая, что дети-то все те же самые, многие темы спускаются в младшие классы. Где-то удачно, а где-то не очень. Дети не стали умнее, они стали более обученными. Подготовить ребенка конечно можно, но до определенного предела. Можно на третий диплом, скажем, Московской городской олимпиады, а вот на второй и первый уже нельзя, нужен природный талант.

Но когда дети получают задачи, в которых надо думать, а не вспоминать чему тебя обучили, то выясняется, что они — дети — такие же, как были 30 лет назад.

Усложнение программы — это естественный процесс, бороться с ним невозможно. Здесь все смешано: желание у учителей славы и заработка, амбиции родителей, стремление ребенка. Но если вы думаете, что победили в олимпиаде и уже на коне, то это в корне неверно. Да, спортивность некоторая должна быть, но немного. Учитесь математике, это главное.

Зачем нужна математика? Кем ребенок будет? Кем захочет, тем и будет.